Маленький принц

Книжка Экзюпери с таким подходящим к моим недолгим 10 годам жизни названием – «Маленький принц» - мне очень понравилась. Не знаю, откуда она взялась. Читать я начала рано, увлеченно и все подряд. Почему-то никакого отклика в юном сердце не нашел военный лётчик, потерпевший катастрофу и оставшийся один на один со смертью. Самого понятия смерти для меня еще не существовало – жизнь была в самом разгаре: красивая, добрая и веселая, как мама. Нежный голос маленького принца очаровал музыкальностью. Но он не был похож на моего сильного и надежного папу, поэтому интерес быстро угас. Не понравилась глупая и манерная роза. Моя душа тогда отвернулась от подобного проявления женственности и не повернулась к ней по сей день: она прощает её другим, но сама предпочитает быть похожей на Овода или Ульяну Громову. Не понравился ни суетливый садовник, ни спешащий джентльмен. Но Лис... «Приходи всегда в одно и то же время, и тогда еще задолго до этого времени я начну волноваться и ждать тебя, и смотреть на дорогу в ожидании...» Смотреть на дорогу...

Вскоре в город приехал фильм «Маленький принц», и я умолила всю семью идти на просмотр. Собралась первой. Но тут мой сильный и надежный папа впервые подвел меня: он решил, раз мы так принарядились, нужно всех сфотографировать. И достал любимый ФЭД. Для меня самым страшным было опоздать на сеанс, но аргумент «можно сфотографироваться после фильма» не прошел. Папа был непреклонен и нетороплив. Эта фотография – в газовом платочке и с особым блеском в глазах (от слез) – папина любимая.

Мы не опоздали. Но оказалось, что главный герой все-таки летчик, а всё остальное – самое главное – бред умирающего в пустыне. Маленький принц оказался ещё более маленьким, кудрявым и наивным, чем в книжке, а говорящих лисов тогда вообще снимать не умели. Кроме сельского пейзажа, изгороди и противного голоса за кадром от него ничего не осталось. Может быть, это был и неплохой по взрослым меркам, фильм – больше я его никогда не видела. Но моя фантазия была гораздо щедрее. И я стала посматривать на дорогу и ждать своего принца.

Следующие 13 лет моей жизни принц прятался от меня. Вернее, он уже был рожден – на несколько дней позднее меня (видимо за это время выяснилось, что мне без него – никак), уже рос, учился и допекал семью по мере сил, но на мою дорогу всё не выходил. За мной пытались ухаживать, как за розой. Безуспешно. Кто же мог догадаться – кто я...

А принц жил на своей планете по имени Сыктывкар и окучивал свои розы. Последняя его роза решила, что ей будет полезна поездка к морю, а для полноты счастья нужен и принц, ибо кто же станет заботиться о ней на диком юге, если не он. Бедная, она ведь не знала, что он рожден для меня, и час встречи уже пробил.

Дальнейшее было явно распланировано свыше: моя лучшая Подруга рассорилась с моими лучшими друзьями и ушла от них в другой домик. Я не могла её оставить – друзей много, а Подруга одна – и ушла вместе с ней. Принцу просто не хватило места в домике рядом с горшком его розы. И провидение, в лице администратора студенческого лагеря, свело нас в одном домике на берегу синего-синего моря. Больше роза в лагере принца не видела, как и меня – мои друзья. Ведь это был мой Принц – красивый, умный, невыносимо мужественный и обаятельный. А во сне он становился удивительно похож на того наивного кудрявого мальчика из книжки.

Лис сделал стойку и стал рваться с поводка. Времени у Принца было немного – его ждала планета по имени Сыктывкар и много-много разных роз. Но целый месяц Принц терпеливо приручал своего Лиса. А Лис был так счастлив, что приручался не по дням, а по часам и даже забыл о дороге, на которую придется смотреть ещё долго-долго, может до конца жизни.

Трижды пытался Принц вернуться на свою планету. Первым уехал его чемодан вместе с увядшей розой. Второй раз Подруга взяла на себя роль феи и перевела стрелки часов: не хватило ей сил перенести горькое расставание двух прирученных сердец. Но на третий раз в дело вмешался грозный призрак отчисления и студент-индус, у которого нашлись деньги на билет. И Лис бежал за поездом, сколько хватило длины его поводка, а потом без сил упал на дорогу, не чая новой встречи, но веря, что «мы в ответе за тех, кого приручили». А Принц безнадёжно лежал на верхней полке и даже не спускался к попутчикам, чтобы выпить пива.

Розы вяли в одиночестве, потому что от тоски Принц уехал на другую, воинственную планету. На дорогу к Лису ветер приносил только желтые листочки солдатских писем. Лис ждал, и в назначенный час выходил на дорогу, и собирал эти листочки, и смотрел вдаль – до рези в глазах, до стихов по ночам, до слез на лекциях.

Только через два года в конце дороги появился долгожданный силуэт. И Лис сорвался с поводка, и лизал соленые щеки, и тыкался мокрым носом в сильные ладони, и подставлял шерстку теплым рукам. И скоро уже совсем крохотный Принц с остреньким носиком и серьезными серыми глазками держал их за руки и говорил: вы оба – мои...

...Но привычка к розам оказалась сильнее...


Исцеление

После мучительного разрыва с любимым мужем Анна не один месяц не могла прийти в себя. Каждый день начинался и заканчивался одними и теми же вопросами: «Как он мог меня бросить? Ведь я его так любила! Как я могла уйти от него? Ведь я жить без него не могу! Он должен ко мне вернуться! Но он любит другую женщину, сам сказал. А как же я? А как же наш маленький сын? ».

Ответов не было, и быть не могло, такие раны лечит только время, но боль была беспросветной, и Анна, понимая, что долго этого не выдержит, упорно уговаривала себя: «Пусть он живет, как хочет. Я смогу без него, я должна жить дальше!».

Но мир вокруг становился всё чернее и безнадёжнее. Не помогали, хотя и поддерживали, ни утешение и сочувствие подруг, ни на редкость теплое и солнечное лето, ни трудотерапия на даче, ни веселые компании, ни песни, ни вино, ни даже ласковые глазки сына, как две капли воды похожего на своего отца, о котором напоминало всё, даже запах чужих сигарет.

Вернее, напоминало о его отсутствии: «Я одна, навсегда одна, я не нужна ему!» Как только заканчивалась работа, расходились друзья, засыпал малыш – подступала такая беспросветная тоска, что даже слёзы не шли. В голове крутились строки, прочитанные в какой-то книжке:

Мне одной и плакать, и платить,

Некому утешить и помочь.

Днем легко смеяться и шутить,

А потом опять приходит ночь –

Затихает гулкий шум дневной,

Замирают стрелки на часах...

Я плачу за радость – сединой

В крашеных коротких волосах.



Видимо, с автором произошло что-то похожее на её историю – такую банальную, такую обычную. Сознание неисключительности утешало мало.

Сколько книг она, Анна, прочла об этих историях, сколько сериалов пересмотрела, сколько песен переслушала... Всё, казалось, знала об этом, плакала вместе с несчастными подругами. Но такое могло произойти с кем угодно, только не с ней! А что это будет настолько больно, даже предположить не могла. «Как он мог!..».

На самом деле он её жалел. И, когда приходил помочь по хозяйству и проведать сына, был так мягок с ней, что иногда ей казалось – все можно вернуть. Но он уходил, и становилось ещё хуже.

Мысли шли по кругу. Тьма сгущалась. Жизнь теряла смысл. Но сын стучался: мама! Но мама плакала: доченька! Но подруги звали: пойдем дальше! И Анна пошла – к психотерапевту. Поняла, что зашла в тупик, что сама не справляется.

...Потом она не могла вспомнить ни имени, ни фамилии этой спокойной деловитой женщины. «Изложите свою проблему». Анна стала излагать – сбивчиво и нескладно. Но женщина её поняла. «Как же Вы выдерживали это столько времени?»

Оттого, что её боль была понята и признана серьезной проблемой, Анна впервые за два невыносимо долгих и горьких года разрыдалась. Ведь все другие слова: «Забудь его, он тебя не стоит», «Он тебе не пара, найдешь другого», «Ты сильная, а он дурак» - лишали её права на слёзы, делали её потерю несущественной, несуществующей. А потеря была так огромна! И эта серьезная, чужая, первый раз увиденная женщина увидела и признала это.

На следующие вопросы Анна не могла бы ответить, даже если бы услышала их – слёзы были неостановимы, нос расхлюпался, сердце разжалось и погнало по телу не кровь, а эту горько-соленую воду её беды.

И вдруг женщина сказала сухо, хлёстко и почти неприязненно: «И что, Вы теперь до конца жизни будете плакать и внукам своим рассказывать, какая Вы несчастная?» Анна замерла. Слёзы высохли. Ей послышалось? Эта женщина, которая только что была ближе родной матери, единственная, кто понял всю глубину её горя, говорит ей эти слова и таким тоном?.. Или решила окончательно добить её в тот момент, когда она впервые расслабилась?

Пытаясь быстро прийти в себя, Анна медленно достала носовой платок, утерла измученное лицо. «У нас проходят групповые занятия для людей с аналогичными проблемами. Приходите и Вы», - неожиданно мягко сказала врач. «Да, я же на приеме», – вспомнила Анна и представила себя рыдающей среди таких же несчастных женщин. «Никогда!» - подумала Анна. «Спасибо. Я подумаю», - сказала она и вышла из кабинета.

«Как она могла! Я доверила ей самое сокровенное, то, что маме не говорила, опасаясь за её сердце. А она: «И теперь Вы до конца жизни!..» - думала Анна, маршируя на автобусную остановку. «И это врач, дипломированный специалист, долг которого помогать людям!» - злобилась Анна, ожидая автобуса. «Будете внукам своим рассказывать!..» Анна представила малыша на своих коленях, которому она, рыдая, рассказывает, как плакала всю жизнь, и передернулась от отвращения.

Подошёл автобус.

«Не буду! – подумала Анна, ставя ногу на ступеньку автобуса, - назло тебе, специалистка бессердечная, не буду!»

Анна села на свободное место, заплатила за проезд и посмотрела в окно. За окном сияло солнце – ясное и золотое. Ветви берез вдоль улицы Мира были просвечены им насквозь и развевались от ветра, как флаги. Воздух был свеж даже в автобусе. Сумрак кабинета, а вместе с ним и ночь, так долго обступавшая сердце, остались в поликлинике. В голове вдруг всплыли строчки:

«...И вот прошло.

Как странно мне и просто

Глотать холодный воздух закопченный.

Я чувствую себя почти подростком –

Свободно, неуютно, облегченно...»

Это Надежда, Мирошниченко, землячка наша – вспомнила Анна.

Она ехала на дачу. Там ждал её после занятий её сынок-второклассник, там ждали зеленые доверчивые стебельки, готовые отдать все, что могут, в ответ на ласку. Она ехала к заботливо выращенным цветам, к дыму костра, зола которого станет подкормкой для нового урожая, к свежему ветру, к солнечным ливням – к неиссякаемой радости жизни, а не грошовой экономии на покупной картошке. И думала: «Не буду! Не буду! Мои дети и внуки будут радоваться вместе со мной!»

Она не пошла на групповые занятия. И не смогла вспомнить фамилии врача, и не вернулась в тот кабинет, чтобы сказать ей спасибо. Но когда, спустя время, её спрашивали подруги, как она все-таки пережила свое горе, она со смехом рассказывала эту историю и добавляла то, что поняла сама: «Ищите – и найдёте. Стучите – и откроется. Не оставайтесь один на один со своей бедой, не консервируйте её в тайниках своей души – вырвется. Если не новым несчастьем, так болезнью. Идите к людям, доверяйте жизни – душа найдет, на что опереться. Не отказывайтесь от себя – не предавайте своего Создателя, всегда готового послать вам помощь. Пусть нам не угадать форму, в которой она придет. Но она – идёт...»