…ать повод,
Чтобы на время покинуть
Давно опостылевший город,
Закинуть рюкзак на плечи,
Гитару взять лишь и хлеба,
И снова уйти навстречу
Местам, где давно уже не был?

А после, когда опустеет
Вторая бутылка сухого,
Отправлюсь, пожалуй, в постель я -
С утра на работу снова.


Татьяна Барышева

По специальности – юрист. Пишет стихи и прозу. Печатается с юности. На ее стихи О. Ветошев написал шлягер о любви. В 1967 году ею был издан поэтический сборник в Волго-вятском книжном издательстве.
Автор активно знакомит читателей с поэзией Н. Рубцова, с творчеством представителей клуба «У камелька», с детской поэзией и со своими произведениями, организовывая все новые и новые встречи.

* * *
Я счастлива, когда пишу стихи,
И радуюсь, когда восходит солнце,
И восторгаюсь ивой у реки
И разноцветьем флоксов у оконца.

Вдыхаю клейких почек аромат
И сладких одуванчиков апреля…
Люблю и дождь, и зимний снегопад,
И запахи лесной осенней прели.

А золото деревьев октября
Воспринимаю, словно дар бесценный.
Прекрасна жизнь! И вертится Земля,
Обласканная звездами Вселенной!

Твое плечо.
Короткие встречи и наши беседы
Вроде бы ни о чем…
Твоя ли заслуга, моя ли победа,
Но рядом – твое плечо.

Моя ли победа, твоя ли заслуга,
Но я, открывая дверь,
В тебе принимаю надежность друга,
И ты этот титул примерь.

Твоя ли заслуга, моя ли победа,
Но рядом – твое плечо …


Братья наши меньшие
На высоком солнечном пригорке на краю соснового леса наша семья строила дом. Стволы пахучих смоляных сосен почти вплотную подходили к западной стороне нашего будущего жилища. Деревья мы берегли и не вырубали. На крохотном уютном пятачке между ними затеяли шестигранную деревянную беседку. А пока недалеко от нее врыли в землю временную скамейку да наспех сколоченный стол, где отдыхали и трапезничали. В лесу и вокруг стройки росло видимо-невидимо шампиньонов, маслят и ароматной земляники.
С раннего утра и до позднего вечера на сосновых стволах долбили кору трудяги-дятлы, и заливались на разные голоса соловьи. А в низине, метрах в пятистах от стройки, в заболоченной узенькой речушке без названия дородные породистые квакши, накликая дожди, устраивали по ночам вызывающе громкие лягушачьи концерты.
Однажды, когда моя маленькая внучка Ритушка, перегнувшись худеньким тельцем через скамеечку, разглядывала в траве под соснами стрекотавших легких изумрудных кузнечиков, она неожиданно вскрикнула и позвала меня. Метрах в двух от нее возле самодельного стола медленно прохаживался преогромный темно-серый старый еж размером с мужскую широкополую шляпу. Он чувствовал себя хозяином положения и явно был недоволен нашим незваным вторжением в его лесные угодья. Протопав вокруг стола, он важно удалился в глубь бора. Больше мы его никогда не видели. Пол у беседки, чтобы он не сгнил, мы соорудили повыше над землей, сплошь усыпанной толстым слоем опавших сухих сосновых хвоинок. Покрыли его ярким линолеумом, который свисал по бокам, закрывая пространство между досками и землей. Прибили две ступеньки и от них по траве к дому выложили изящную оранжевую дорожку из узорчатой керамической плитки.
Наша длинношерстная трехцветная миниатюрная красавица-кошечка Муся сразу избрала себе место под полом для своих апартаментов. На легких сосновых иглах ей было тепло, а свисавший со всех сторон пола линолеум прикрывал ее жилище от ветра и посторонних глаз. Там под беседкой она и родила своих пятерых беленьких с темными пятнышками котят, которых мы назвали Гришками. Днем Гришки весело резвились в сосняке, но на кормежку к матери и на ночь они уползали под беседку. Мусе мы давали на завтрак и ужин молоко и кашу. Обеденное же пропитание она добывала, мышкуя в лесу, благо мышей-полевок вокруг было превеликое множество.
Наше строительство продолжалось. Водопровод еще не был подведен к дому, поэтому мы поставили неподалеку от беседки кабинку, в которой вечерами, закончив дела, принимали душ, а по субботам ходили в баню к соседке Зинаиде.
Однажды темным августовским вечером, положив Мусиному большому семейству в одну посудину каши, а в другую - налив попить, я с ведрами теплой воды направилась в душевую и по пути стала звать своих питомцев. На мое настойчивое «кис-кис» кошечка с котятами не появилась, а послышалось незнакомое мне топанье чьих-то многочисленных ног. Из кабинки я стала подглядывать, что же происходит. К ужину из-под беседки чинно и по-хозяйски вышло другое семейство: еж, ежиха и два крохотных еженка (мелькнула мысль: потомки огромного старого ежа вернулись домой). Стало необычайно радостно на душе – жизнь продолжается!
Через некоторое время тоже из-под беседки робко и боязливо вышла Муся с Гришками, но ежи их к трапезе не подпустили, пока не наелись сами. Стало понятно, кто были хозяевами положения. Так происходило каждый вечер. Постепенно кошки с ежатами привыкли друг к другу, стали дружно и наперегонки подбегать к оставленной им еде, лишь изредка старший еж фыркал на котят, чтобы те не забывали, кто здесь главный.
Весной Муся родила пятерых котят, а у ежихи появились еще два ежонка. И все они жили под беседкой. Правда зимой в холода кошкино семейство обитало на теплой веранде или на кухне дома, а ежи впадали в спячку. Но с весны до осени они, топая и фыркая, расхаживали по усадьбе. Иногда, вытянувшись друг за другом в цепочку, куда-то уходили по неширокому, поросшему густой травой проулку. Но поздно вечером возвращались под беседку. Привыкли они и к нам, снисходительно позволяя брать себя на руки.
Однажды тихим теплым вечером, напарившись в Зининой бане, я медленно шла по проулку к своему дому. Расслабленное чистое тело ликовало! Яркие звезды, во множестве рассыпанные по черному небу, сказочно сияли. Густые сладкие запахи соснового леса и цветущих трав давали мне необыкновенную легкость и думалось: «Как гармонична и прекрасна планета, на которой живем мы, разумные люди!» Хотелось летать.
На тропинку легла желтая полоса света от уличного фонаря, закрепленного нами на фронтоне дома. В примятой колесами соседского жигуленка траве лежало два крохотных раздавленных бездыханных тельца наших маленьких ежат…


Алексей Зубков

Увлекается поэзией со школьных лет.
Автор и исполнитель песен на свои стихи.
Печатается в республиканских и местных литературных изданиях.


Зимняя сказка
Зимняя сказка в твоем окне,
Выключен свет, мы сидим в потемках –
Мальчик, глядящий на бриллиантовый снег,
Девочка, гладящая котенка…
А за стеною чуть слышно трещит мороз,
А под окном чуть слышно скрипят полозья,-
Там под ногами горят миллионы звезд,
На фонарях - ледяные гроздья.

В печке гудит огонь, нам с тобою тепло,
Ветер обходит снежных полей посевы,
Мягко дохнув ледяным узором в стекло,
Мимо проносится Снежная королева
Сонный котенок лапками трет усы,
С ним и с тобою мне так легко на сердце,
Звоном пружин о себе напомнят часы,
Скрипнет в пыльном углу потайная дверца.

И в елочном шарике весь отразился мир,-
Я никогда не думал, что это так просто –
Всю свою жизнь оставаться детьми,
Даже если ты вдруг оказался взрослым.
Ты утверждаешь, что знаешь загадок власть,
Но твои вещи тайны хранят от века,
Так загадай же, чтобы мечта сбылась
И стала судьбою любимого человека.

Но будь осторожна в выборе слов –
Ведь ты пишешь сказку, - не всякое здесь годится, -
Сказку, в которой есть и добро, и зло,
И Ганс Христиан может тобой гордиться.
Зимняя сказка в твоем окне,
Выключен свет, мы сидим в потемках –
Я мальчик, глядящий на бриллиантовый снег,
Ты девочка, гладящая котенка.

* * *
Все разбрелись, легли и сонно задышали
Усталый верхний свет сменили ночники.
Так хочется писать – чтоб только не мешали
Походы в туалет и странные звонки.
Невидимый лакей несет горячий чайник,
Огня, чтоб закурить, бумагу и перо.
И в звездной тишине, торжественно-печальной,
Я пробую творить в который раз добро.

И снова сквозь себя процеживаю бездну,
По речке бытия гуляю нагишом,
И белым голубям, созданьям поднебесным,
Что не могу летать, завидую тайком.
Парить бы в небесах, на землю не спускаться,
Со звездами молчать, с луною говорить…
Стезя моя грустна. Приходится признаться:
В который раз добро не вышло сотворить.

* * *
Вязью арабскою дым табачный
Белым по черному – не иначе –
Водит, обманывает, грустит
Плесенью на почерневшей кости
И над страницами
шелестит…

В гранях стакана водою мертвой
Детская память в бреду истерта;
Грация в ликах кривых зеркал –
Чем она мне обернется въяве?
Плюнул, поставил –
и расплескал…

Страшно ломается в танце тело,
В душном желании плоть вскипела,
И неумело душа согнулась,
Гиблые тускло зовут глаза
Взять. И кольцо со щелчком
замкнулось…

* * *
Ну-ка зеркальце, не мешкай,
На меня взгляни с усмешкой –
Правду ль баяла душа,
Что из ничего стал пешкой?
Вышел с грязи да сухим –
Натрепал с три короба,
Хоть и выдал за стихи –
Так и взял недорого…
Мне бы только тешить душу
Самолюбованьем –
Замки строить, стены рушить,
Лежа на диване…
Ой, застенчив, как девица,
Мне б дышать – не подавиться.
Точка. Страшно начинать
Новую страницу.


Нина Николаева

По специальности – педагог. Печатается с 1997г.
В 2005 г. издала поэтический сборник «Музыка души», в 2007 г. вышла ее вторая книга «Поток».
Посещает поэтический клуб «У камелька» с его создания.

* * *
Опять шумят усталые дожди.
С зонтом шагаю в омут непогоды,
Я предвкушаю радость впереди,
Благословляя прожитые годы!

Прекрасно притяжение сердец.
Я вынесла ранение разлуки,
Была негромкой свадьба без колец,
Но берегли протянутые руки.

Пусть не щадят осенние дожди
Печальные душевные беседы.
С тобой я полюбила слово «жди».
Я после Покрова к тебе приеду.


Игорь Худолей

Печатается в республиканских и местных литературных изданиях.
Участник шестого московского фестиваля верлибра (свободного стиха).

* * *
В этот вечер
снег падал предельно
медленно, крупно, плотно
и, являясь велением неба, - оберегал
от взгляда и мысли извне.

С позиций собственного
возраста и уголовного кодекса
(о ваших неполных шестнадцати веснах)
снег был недостаточно романтичен
для Вас, недостаточно чист –
для меня.

Вы были осторожны
в словах и - приблизительны
в силуэте, поскольку
в наличии был январь,
безлюдный вечер
и не более часа знакомства.

В пространствах, на мгновение
свободных от снега,
возникали фрагменты деревьев,
освещенных окон,
звездного неба – случайные, отчего
все было непостоянно, раздражающе
непредсказуемо.

* * *
Пассажирский состав, вздрагивая на параллельных стыках, вульгарен,
как довольно примитивный способ сбежать
в неевклидовую (т.е. – сказочную) геометрию
из невесёлой данной перспективы,
и поезд, многотонным эхом исчезающим
с удивительной лёгкостью за горизонт,
повторяет равнодушно и холодно,
что переменчивость присуща только
пейзажу за окном, а в отрицательность прошлого
отмирает вокзал.
И в бесконечности этой – переменчивой, сказочной, инаковой –
нас уже нет.

На полусфере купола вокзального – игла
и, сквозь брюшко пришпиленная ею, туча,
как утверждение безветрия,
и это заставляет тучу
искать движения и заполнять дождём
несовершенство привокзальной площади,
чтобы что хоть что-то происходило в настоящем.

Как ни странно, в постоянстве этом,
мгновенном, нескончаемом
я продолжаю жить и замечаю вдруг,
что чёрные точки ворон в январе
на заснеженной кроне дерева, перепутанной с белым небом,
вдруг исчезают снова, оставляя весь мир
недосказанным и оттого
желающим быть договорённым
только мной.


Наталья Зонова

Стихи пишет со школьных лет.
Печатается с 2004 года в местных литературных изданиях.

* * *
Помнится, в детстве вкусней не бывало
Корочки хлеба с обжаренным салом,
Помню, как пела разбуженно печка,
Помню, как не было света. И свечка,
Вырвав у тьмы неустойчивый круг,
Нашу семью собирала вокруг.
Мама читала, и жив был отец.
Много ли нужно нам было, ребята?
Ныне мы каждый в отдельности – чтец,
Видимся редко, глядим виновато.

* * *
Страшно, проснувшись внезапно ночью,
Ощутить, что душа спит.
И, как ни буди,
Только песню волчью
Разносит ветер в груди.
Правы, наверное, те, способные слушать,
Говорившие: «Не трать слова.
Настанет время, молчание – лучшее,
Что сорвется с пера».
Что это – дар ли, наказание
Слышать других?
То, что в сердце недавно замерло,
Оживает словами их.

* * *
Ветер подхватил мое дыханье
И понес к тебе
Сквозь года, вокзалы, расстоянье,
Равное теперь
Двум шагам до трубки телефонной.
На конце шнура –
Голос твой, забытый и спасенный
Мной вчера,
Голос твой из невозможной дали
Прошлых лет.
Помнишь, у реки с тобой гадали
На рассвет?
Ты прости, и я прощу, конечно.
Нет звонка.
Но пронзит и растревожит вечность.
Мысль – звонка.

* * *
Маленькой мне видеть довелось
И понять значенье слова «гон».
Забежал в поселок дикий лось.
Несся по дороге с ревом он.
Сторонились люди и зверье:
Все крушил он на своем пути.
Был лесной поселок полонен
Тем исчадьем ада во плоти.
Лосем же весной владел инстинкт –
Зов природы не предотвратить.
Но затравлен, загнан был, убит
Тот, кто продолжать стремился жизнь.

* * *
Осенний марафон планирующих листьев.
Прощальный дельтаплан с оранжевым крылом,
Вспорхнувший над костром неуловимой вспышкой -
Он стал одним из тех, что вспомнятся потом.

На Печоре
На берег той реки единственной
Не скоро возвращусь, наверное.
Зайду на баржу, что у пристани,
Как вечный камень преткновения
Лежит давно, от детства раннего,
И сколько до того - не ведаю,
Огромной птицей павшей, раненой
Волнами быстрыми и ветрами.
А берег - крут, и сосны стройные
Там, наверху качают кронами.
Их души мастерски настроены
Тревожить мирозданье стонами.
Не зачеркнуть былого, давнего,
Навеки ставшего мне родиной.
Там память об отце оставлена –
Могилою, в тайге схороненной.

* * *
Знобит. И кажется, уже
Мне не согреть холодных рук.
И ты живешь, окоченев,
Ушедший друг.
Простить? А может, не прощать?
Забыть тебя, накинуть шаль,
Отгородившись от измен.
А что взамен?
И потому горит душа.
И больно думать и дышать.
И ничего не изменить,
Где рвется нить…


Олег Рочев

По специальности – фотограф. Печатается с 1998г. Пишет стихи и прозу.
В 2005 году издал сборник стихов «Мой костер».
Посещает поэтический клуб «У камелька» с его создания.

Прощание
Проговори со мной всю ночь
О том, что поутру развеется.
Я не могу тебе помочь –
Могу надеяться.
Поговори, повороши
Надежд былых сухие листики,
Плесни в смятение души
Несладкой истины.
Заглянем в омуты зеркал,
Наполним горечью бокалы.
Я для тебя судьбой не стал,
И ты – не стала.
Но все ж, пока свеча жива,
Ты называй меня по имени…
В окно стучится синева.
Прошу, прости меня.

Первый снег
С ума сойти от века ожиданья
Искрящейся сквозь слезы чистоты.
О, мягкая колючесть осязанья,
И поворот привычного сознанья,
И дворников ворчливые труды!

Вот ты какой – ожиданный, желанный,
Стремящийся к замызганной земле,
Бессчетный, непорочный, первозданный
И первой скоротечностью обманный,
Летящий вскользь на ледяном крыле.

Я ждал тебя с бессонницей в обнимку
И призывал, безмолвно глядя ввысь.
И вот в ладонь, снежинка на снежинку,
Узорную рождая пелеринку,
Пушинки льда неслышно улеглись.

Я в эту осень шел, меняя курсы,
Нащупывая нужные пути,
И находя, и разрывая узы,
Утрачивая иногда союзы,
Ценней которых в мире не найти.

Еще болит все то, что не исправить.
К чему бы ни стремилась жизнь моя –
Хоть правду-матку резать, хоть лукавить,
Но снегом на израненную память
Ложится врачеванье забытья.

* * *
Вызвездило.
Снова подморозит.
Над стынущей рекой - клочками пар.
Душа сегодня равнодушна к прозе –
Костра мне ближе ласковый пожар.

Предзимний лес безмолвной тайны полон,
В кустах прибрежных падает листва,
А дым костра, настоянный на смолах,
Уносит ввысь и мысли, и слова.

Река звездой играет напоследок,
Шуршит шугой, готовясь в долгий сон.

Наверно, так сидел мой дальний предок
И слушал льдинок тихий перезвон.

* * *
Когда бы знал, кем стать хочу –
То к этой цели б и стремился,
Когда бы знал, что по плечу –
Тогда бы и не надсадился,
Когда бы знал, кто враг, кто друг –
Не рвал бы душу на кусочки,
Когда бы знал, где жизни круг
Замкнется у последней точки –
Все рассчитал бы, разложил
По дням, по полочкам, по строчкам,
Тогда бы я, как надо жил…

Не родилась тогда бы дочка,
И сын бы точно был один,
Одна жена. Не жизнь, а смета,
Своих расчетов господин,
На все б вопросы знал ответы,
Все тайны б ведал – наперед,
Сумел от бед огородиться…

Но если знать, как жизнь пройдет –
Тогда уж лучше не родиться.

Сотворение
Вот первый штрих ложится вскользь
На равнодушие листа.
Что будет то – рябины гроздь
Иль тень улыбки на устах
И мимолетный полу-взгляд
Навстречу шедшей незнакомки –
Черты пока неясно – ломки
И ни о чем не говорят.

Но я не буду торопить
Разоблаченье новой тайны –
Пусть прихотливо вьется нить,
Вбирая чувства трепетанье –
И мне поможет ветра вздох
И запах еле различимый.
В какой-то миг непостижимый
Преступит муза мой порог.

И под волшебным фонарем
Моей посланницы капризной
Протает легкий окоем
Неведомой доселе жизни.
Мы будем трепетно творить
И восклицать, и восхищаться,
Не торопясь скорей расстаться
С тем, что без нас не может быть.


Маргарита Прилуцкая

По специальности – врач. Печатается с 1999г.
В 2005 году издала поэтический сборник «Сполохи жизни», в 2007году вышла ее вторая книга «Ржаное поле» (в электронном виде).
Является одним из редакторов литературных альманахов «У камелька».

* * *
В дымном воздухе над городской суетой –
Белой чайки стремительный штрих.
Гулким эхом в дворовых колодцах с тоской
Заметался растерянный крик.

Одинокая птица. Откуда она?
Что волнуется, тяжко крича?
Может быть, заблудившись, не в силах понять,
Как родной потеряла причал,

У которого в пламени белых ночей
На песке пена сети плетет.
И откуда, ветров беспокойных вольней,
Поднимаются чайки в полет.

Где, крыла орошая живою водой,
Под судов океанских гудки
Подживают – срастаются прочной строкой
Души, порванные в лоскутки.

Чайки тоненький росчерк блеснул вдалеке,
Словно солнечно- яркая медь.
И бесследно растаял в небесной реке.
Ей вослед не могу полететь!

Как же так?
Там и мой голубой косогор,
Где на самой излучине дня
Крылья чаек взрезают холодный простор.
Но, увы! Без меня, без меня…

* * *
Накину старый плащ на плечи,
Берет надену набекрень.
Пусть сеет дождь,
и в стылый вечер
Перетекает яркий день.

Пусть лужи – на лесной дороге,
И влажен ягельный покров.
И сразу промокают ноги
От низких ягодных кустов.

А я люблю прохладный воздух
И дождик, вымывший траву,
Еще невидимые звезды,
И это чудо наяву –

Когда, насквозь пронзая тучи,
Подарком вспыхнет солнца луч,
И станут алтарем могучим
Под радугой громады туч.

И засверкает, заискрится
Под тем лучом дремучий бор.
И, перепутав время, птицы
Споют зарю. И на угор,

Собрав все силы, напоследок
Плеснет – прольется светлый дождь.
Притихнет ветер – непоседа.
И не поверится, что ночь

Великолепье в тьму спровадит,
Ревниво притушив закат.
А звезд, своей забавы ради,
Насыплет уйму. И никак

Я не смогу понять, что лучше:
Те звезды, солнце ли, дожди?
Пока же, радуга над кручей,
Сияй, не гасни, подожди!

* * *
Ненаписанное, живое!
Как прощупать, где - грань, где – край?
Перевернуто время злое –
Ад дневной, полуночный рай.

День в уклон – нестабильный, ломкий,
Зародившийся так давно.
За лесной полумертвой кромкой
Скрылось солнца веретено.

Словно сжалась вся жизнь былая,
Проскользнула воды глотком.
И в отчаяньи, как слепая,
Бьется бабочка за стеклом.

* * *
Сентябрьский день – густая синева,
Снежок луны висит почти в зените.
По облачным далеким островам
Луч солнечный бежит, как по страницам.

Листва слетает. Но еще тепло.
По-летнему в лесу щебечут птицы.
Неугомонного ручья поток
Морщинками рябит и серебрится.

По заводям речным и по траве
Разносит ветер жертвенные листья.
И проступает кружево ветвей
На фоне неба безмятежно-близком.

Я не хочу,
чтоб этот день померк,
Погас листвы передзакатный пламень.
Добросердечьем осени задет
Моей души краеугольный камень.

Разнежен день. Густеет синева.
Ясней рябин чеканка полыхает.
А в перистых высоких облаках
Снежок луны тихонько тает, тает…

* * *
Научите меня, как принять свою долю,
Как порвать унижения черную нить.
Научите, как жить с невозможною болью,
Как сберечь свою душу, а не схоронить.

Не хочу утонуть я в терзаниях тайных,
В суматохе уже бесполезных речей,
В нереальности горьких последних свиданий
И в немой пустоте бесконечных ночей.

Научите меня, как не возненавидеть,
Не сломаться в истерзанном мире моем.
Как из пропасти – чистое небо увидеть.
Перевал перейти мне одной, не вдвоем.

Пусть покатятся дни безразличием чисел
И пробьют в безысходности первую брешь.
Пусть умрет горечь строк ненаписанных писем,
И рассыплется ком несгоревших надежд.

Он придет – светлый час благодатного лета!
И его я дождусь, пусть на самом краю.
И омоет меня он Божественным светом,
И согреет озябшую душу мою.

* * *
Венчают купола
Ажурными крестами,
Кричат колокола
Разверстыми устами.

Мерцают образа
В серебряных одеждах
С покорностью в глазах,
Смиреньем и надеждой.

Суетному в церквях
Душою не склониться –
Невидим крест в руках
И пот на плащанице.

Корыстною мольбой
Былого не исправить.
Коль Бога нет с тобой,
То ни к чему лукавить.

* * *
Сестре
Остались мы на целом свете
С тобой вдвоем.
Но друг от друга на планете
Вдали живем.

Лопочет дождь о чем-то сипло,
Сгоняя снег.
Нагромоздили мы ошибок
За долгий век.

Минуты нынешнего лета –
Без слез горьки.
Не взять, не протянуть ответно
Тепло руки.

Случайность – цепкая хозяйка
Любой судьбы.
В ней равнодушно исчезают
Мои мольбы.

Печаль почувствует, заметит,
Ко мне спеша,
Одна душа на всей планете –
Твоя душа!

* * *
На душе ненастье вновь.
Нервны пальцы рук.
Проверяется любовь
На весах разлук.

Солнце брызнуло на гладь
Сумрачных озёр.
Мне бы только не принять
Искры за костер.

Пусть озёрный верный бриз
Гасит их во тьме.
Ты морзянкою зарниц
Прилети ко мне.

А не сыщешь на воде
След – тогда забудь.
Значит, не моей ладье
Снаряжаться в путь.


* * *
Тихо-тихо. Опять не спится.
Перепутались дни и ночи.
Время кружит бесшумной птицей
И прядет из бессонниц строчки.

Лунный отсвет чарует пряжу.
В свете этом все ясно, просто.
«Фантазируешь», - ты мне скажешь.
И добавишь: «Виною – возраст».

Впрочем, может, и он причина.
Или ночь обнажает душу.
Я и лампу-то не включила,
Чтоб фантазии не разрушить.

Для того и скользят по крышам
Звезды, август, начало века…
Предначертано, видно, свыше
Одиночество человеку.

Я затеряна в лунном мире,
Что царит на моей планете.
И ложится строка пунктиром
В неземном полуночном свете.

* * *
Знойная тишь.
Только падают яблоки
С веток в саду.
В небе флотилию белых корабликов
Ветры ведут.
В шелке травы
легкомысленной рощицы –
Песни цикад.
Резвая речка, сверкая,
торопится
На перекат.
Теплое яблоко, сочное самое,
Я подниму.
Словно все лето
с покосами пряными
В руки возьму.
Кажется, ясному дню плодоносному
Нету конца.
Только печалит стеклярусным просверком
Ночи роса.


Людмила Копейкина

По специальности - педагог.
В 2005 году издала поэтический сборник «Когда душа светла».

* * *
Море мое студеное
Солнцу не отдается.
Лишь летом, целуя землю,
Становится людям ближе.
Море мое над слабыми
Философски смеется.
Но как же теплеет сердце,
Когда я его увижу.
И я опущу ладони
В соленость воды прозрачной,
И море станет теплее
На капельку, на чуть-чуть.
И тайна души бездонной
В сердце моем утонет
И будет меня тревожить,
Когда я продолжу путь.

* * *
Да, я – мишень.
В меня стреляют болью,
Картечью горечи и снайперски – тоской.
Мне посыпают сердце горькой солью,
Звонком и словом рвут ночной покой.

Я принимаю это, ибо знаю,
Что наша жизнь – сплошной круговорот.
Все, что в меня попало, возвращаю
Простым стихом.
В чье сердце попадет?


Николаю Рубцову
Господи! Ночь снова на сносях
И родить тоску уже готова.
Но спасенье – у меня в гостях
Вновь бессонная душа Рубцова.

Знаю, милая, тебе покоя нет.
Ты в такие окна и стучишься,
Где ночами не погашен свет.
Раненая, ты живешь, не снишься.

Неужель до самого утра
Прогорюем над былой печалью?
Я тебе, наверное, сестра.
Дай тебя укрою старой шалью.

Под твоей негаснущей звездой –
Как же ты смогла ее увидеть? -
Как бы ни был призрачен покой,
Невозможно землю ненавидеть.

Мокрый путь, кривые тополя
Мне оставила. И что же делать с этим?
Ведь тревожит и меня земля,
Слабую, на этом грустном свете.


Галина Векшина (Давидович)

Печатается в местных литературных изданиях.

Первый снег
И падал снег кристально-белый
На неопавшую листву.
И люди радовались – первый,
И танцевали на снегу.
Лишь плакали деревья наши:
Осины, тополя, березы.
На первый снег, с небес упавший,
Катились золотые слезы.
И все смешалось: снег и сырость,
И ветер, что листву уносит.
Не показалось, не приснилось -
Шальная разгулялась осень!

Узор на окне
Вижу я: две сосны стоят,
Обнялись, что-то шепчут друг другу.
С неба снежные хлопья летят,
Созывая февральскую вьюгу.
Ну а там, за холмами – ель
Плечи стройные принакрыла.
Ночью ей озорница – метель
Шубу новую подарила,
И мороз разгулялся наславу.
Стало тихо в нашем лесу.
Только волки, здесь их немало,
Караульную службу несут.
Но, поверьте, я в лес не ходила,
Что в морозы там делать мне?
Просто утром я шторы открыла
И смотрела узор на окне!


Людмила Ханаева

По специальности – педагог. Печатается с 1992г. Пишет стихи и прозу.
В 2005 году издала поэтический сборник «И стихи срываются с пера…»,
в 2007 году вышла ее вторая книга «Достучаться до сердца хочу твоего…».
С 2002 года является руководителем поэтического клуба «У камелька» и составителем литературно-художественных альманахов.

* * *
На серый лес печально глядя,
Осознаешь: пришла пора
Перетерпеть и дождь, и слякоть,
И хмарь недобрую с утра.

Весьма унылая картина
Перед глазами день и ночь.
И ветер, как разбойник, в спину
Толкнуть исподтишка не прочь.

Замрет на миг, опять закружит…
И ты подумаешь не раз:
«Когда ж ледком прихватит лужи,
Застынет под ногами грязь?»

Ну, а зима уж по-хозяйски
От всей души, одним рывком
Не пожалеет белой краски
И вдруг порадует снежком.

Школьный вымогатель
Надежда работала в школе, где учились умственно-отсталые дети. Из-за реформ, направленных «на повышение жизненного уровня народа», рождаемость в стране падала, а процент больных детишек рос. Причины были разные: увеличивалось количество «алкогольных» детей, сказывалась наследственность, что-то не состыковывалось в генетике. Во вспомогательных школах воспитанники вместе с трудовыми навыками получали знания по упрощенным программам. Надежда смотрела на своих учеников и никак не могла представить их будущее в новом демократическом обществе. Дети, с которыми приходилось работать, были непосредственны, чересчур наивны и доверчивы. И в то же время в любую минуту кто-нибудь из них мог дать непредсказуемую эмоциональную вспышку, переходящую в жестокость.
Ёе сын Миша, живой и любознательный ребенок, был полной противоположностью: учился хорошо, схватывая все на лету. Она с интересом наблюдала, как он открывает для себя окружающий мир.
С утра женщина спешила на работу, чтобы изо дня в день учить больных детей писать, читать, считать и, между делом, старалась прививать им чувство доброты. Два раза в неделю, закончив уроки в школе, Надежда посещала Ирочку Мирову, с которой занималась индивидуально, так как эта девочка страдала приступами эпилепсии. Дверь ей открывала сама Ирина или же ее бабушка. Ответив на приветствие, девочка доставала учебники, тетради, складывала руки, как примерные ученики в школе, и начинала сосредоточенно смотреть на свою учительницу, пытаясь понять каждое обращенное к ней слово.
Стол, за которым они занимались, стоял у окна. За стеклом была видна речка, луг и в отдалении лес, который сливался с горизонтом. Осенью полоска у горизонта покрывалась оранжевой дымкой, и прощальные солнечные лучи придавали пейзажу особое очарование. Но со временем деревья теряли свой праздничный наряд, ярко-голубое небо выцветало, и тогда вид за окном становился угрюмо-серым. С появлением снега все менялось, как будто праздничная чистота опускалась на мир. Весна всегда была неожиданной и веселой: лес приобретал голубоватый оттенок, который постепенно переходил в нежно-салатовый.
Конечно, знания девочка впитывала намного медленнее, чем природа меняла свои краски, но все-таки ее подопечная научилась читать, писать и считать на палочках и счетах. А вот таблицу умножения школьница никак не могла усвоить. Порой Надежде казалось, что она тупеет вместе с ребенком, и тогда взгляд непроизвольно обращался к пейзажу за окном. Это ее успокаивало, и женщина опять продолжала объяснять одно и тоже.
Отработав положенное время, Надежда как будто бы переступала невидимую черту, за которой была другая жизнь: она спешила в магазин за продуктами и, поглядывая на часы, нервничала в очередях, потом колдовала у плиты, чтобы накормить мужа и сына. На сковороде что-то урчало, возмущенно булькала вода в кастрюле, а в ванной в это время мокло белье. Когда женщина чувствовала, что с кухней вот-вот закончит, звала сына для проверки домашнего задания.
Миша в их семье был центром Вселенной. Надежда смотрела на него, и сердце ее сжималось от любви и тревоги. Порой казалось, что как только он выпадет из поля зрения, так сразу же на него обрушится какая-нибудь беда. Муж воспринимал подобные опасения с иронией и не всегда разделял эти взгляды, мальчика любил по-своему: зимой брал с собой на лыжню, а летом – на рыбалку…
- Что задано? – начинала она проверять уроки почти всегда с одной и той же фразы.
Потом просматривала письменные работы и заставляла отвечать на вопросы по устным предметам. Если сын говорил уверенно, Надежда, не теряя времени, открывала тетради своих учеников и, делая вид, что слушает его, переключалась на другую работу.
Однажды Миша спросил ее вроде вскользь.
- Мама, а можно я буду учиться дома так же, как твоя Ира?
- Ира – больной ребенок, поэтому она в школу не ходит.
И уже позже, когда было постирано белье и проверены все тетради, всплыл неожиданно вопрос сына.
- Миша, а почему ты интересовался индивидуальными занятиями?
- Да так …– нехотя кивнул мальчик, не отводя глаз от телевизора.
- В школе какие-то проблемы?
- Нет.
- Ты что-то недоговариваешь! Может мне зайти к Ольге Сергеевне?
- Она ничего не знает! – машинально ответил мальчик. Он был весь поглощен тем, что в данный момент происходило на экране.
- А о чем еще не знает ваша классная руководительница?
Миша понял, что проговорился и, оторвавшись от телевизора, тяжело вздохнул.
- Конечно, ты имеешь право на какие-то свои секреты, но то, что мешает учиться, надо устранять.
- Я уже папе рассказал.
- А мне об этом нельзя знать?
Сын замялся, видимо, взвешивая довериться или нет, и после непродолжительной
паузы нехотя пояснил:
- Сашка Будник из 10 класса ловит мальчишек и требует деньги. А если их нет - бьет.
- И давно?
- Да, – утвердительно кивнул мальчик.
- И тебя бил?
- Бил, – понуро подтвердил Миша.
- Ну-ка, покажись!
Он расстегнул рубашку. Ниже плеча на худеньком теле красовался большой синяк.
- У кого он еще вымогал деньги?
- У Потапова… Соколова…Никитина… - подняв глаза к потолку, стал перечислять Миша, - да почти у всех мальчишек из нашего класса. Он сказал, если я проболтаюсь кому-нибудь, – убьет!
Первое, что пришло в голову – тут же позвонить родителям этих мальчиков, чтобы общими усилиями одолеть Будника. «Но на это уйдет вечера два-три. Нет, надо немедленно что-то делать», – рассудила женщина.
- Ладно! Завтра в школу не ходи, но позвони ребятам и узнай домашнее задание. А с папой я поговорю: что-нибудь придумаем.
На следующий день Надежда, встретив Вадима после работы, рассказывала:
- Я была в школе. Саша действительно учится в