От редактора
Ну вот, дорогие читатели, если вы держите в руках эту маленькую книжечку и читаете мои слова, значит наша с Маргаритой Владимировной задумка все-таки осуществилась и собранная совместными усилиями рукопись стала книгой.
Я этому рада, может быть, даже больше, чем сам автор, ибо, встретившись когда-то в первый раз на заседании литературного клуба «У камелька» с поэзией М.В. Прилуцкой, душа моя была до того очарована искренностью и чистотой её мироощущения, лиричностью и легкой музыкальностью её стихов, что возникло непреодолимое желание, чтобы их услышали все вокруг.
И от чего, казалось бы? Стихи Прилуцкой просты по форме и по содержанию. Никакой вычурности, никакой зауми ни в стиле, ни в слоге, никакого потока сознания или потока без сознания, столь модного в современной литературе. Они могут даже показаться несовременными, но мне они кажутся классическими. Начиная чтение, не ожидаешь больших потрясений и, вытирая в итоге слезы, тихо удивляешься потеплевшим сердцем – от чего же это?
Я не литературовед. Я – именно этот потрясенный читатель. Поэтому, пожалуй, не смогу дать подробного разбора этого явления, но осмелюсь предположить, что все дело – в искренности слов, идущих от доброго и открытого сердца, в удивительной душевной интеллигентности этой замечательной женщины, которая очень тактично, просто, трогательно, и при этом необыкновенно художественно и поэтично, говорит о главных в жизни человеческой вещах. Не могу сказать, как отреагируют на её поэзию мужчины, но в том, что женское сердце откликнется мгновенно – не сомневаюсь.
Диву даешься, читая строки, наполненные юным задором и радостным ожиданием счастья, и зная при этом, что автор их начала свой путь в поэзии уже после 60 лет! Дал же Господь дар – ощутить (что не каждому удается даже в юные годы в современной суетливой жизни, заполненной погоней за бытовыми удобствами и престижными вещами) и сохранить в душе столь яркий эмоциональный отклик на красоту жизни!
И ведь – обращаю внимание нытиков, пессимистов, иппохондриков и мизантропов – жизнь её не была выстелена розовыми лепестками, ни от чего не оградила её тонко чувствующую душу. Все было в долгой жизни – потери и обретения, обиды и радости, провалы и успехи. Тем более, что она – доктор, врач по призванию, а такое призвание предполагает особый склад души, обостренное чувствование человеческой боли и страданий и естественное желание в ответ: помочь, облегчить боль. Каждому понятно, какой отдачи сил требует эта профессия! Это невозможно сделать без резервов собственной души, без умения вспомнить хорошее и простить плохое, выгнать из души обиду на непонимание и сохранить благодарность за сочувствие и доброту, без собственного душевного тепла и энергии. А их в этой уже далеко не молодой женщине – как чистой воды в хорошем колодце и, Слава Богу, – не убывает!
Я не стану приводить подробного жизнеописания, пусть это сделают её будущие биографы, и все же еще раз подчеркиваю – было все в её жизни, и отклики бурь слышны в стихах, но общая их тональность – благодарность живой, жизнерадостной, вдумчивой души, настойчивое стремление преодолеть испытания и трудности, найти им противовес и ощутить гармонию мира. Это самое ценное, что найдет здесь читатель.
И я вам от всей души советую – возьмите этот драгоценный багаж с собой в дальнейший жизненный путь, и каким бы сложным или, наоборот, веселым и приятным он ни оказался – берегите и приумножайте его собственными усилиями, как стратегический запас душевных сил и тепла.
Будет вам плохо – перечитайте, и будет хорошо – тоже перечитайте эту маленькую книжечку. Каждый раз ваше сердце найдет на что откликнуться, чему порадоваться и от чего заплакать. Вы увидите – жить станет легче. И, может быть, подумаете: «Спасибо, доктор!»
С уважением, Людмила Чебыкина
Зима
* * *
Есть край, что мне часто снится
В зеленом убранстве пышном.
Там в неге зимуют птицы,
Там зреют под солнцем вишни.
А мне суждены туманы
И туч снеговых громады
Да лета клочок обманный,
Да ранние листопады.
Здесь травы свежи и росны,
Прохладны лесные дали.
Здесь льют ледяные звезды
Потоки лучей печальных.
Но это моё, родное.
Без этого я скучаю.
Мой Север всегда со мною
В суровом своем молчаньи.
* * *
Сугробов белые стога
Ночь наметала под окном.
Утихла к полудню пурга,
Засыпав молчаливый дом.
Едва виднеется плетень,
Перин подобья на кустах.
Метели немощная тень
Мелькает в тонких облаках.
В бору и в сумерки светло,
Клубятся сосен купола.
А в замеревшее село
Сегодня почта не пришла.
С холстами туч переплелась
Закатных далей полоса,
Но над тобою в этот час
Другие гаснут небеса.
Я И ТЫ
У человека все неповторимо:
Рисунок пальцев, профиля черты.
Ну, и конечно, нет души единой.
Мы разные с тобою – я и ты.
Ты – мощный сгусток действия бурлящий,
А я люблю обдумать не спеша,
Неторопливо взвесить, «несумняще»
Принять решенье, как велит душа.
Ты любишь встречи шумные с друзьями,
Часы безделья для тебя невмочь.
Я жажду в одиночестве за чаем
Сидеть на кухне, вглядываясь в ночь.
Две жизни, две судьбы, два внешних вида,
Два разных взгляда на один предмет,
Две радости иных и две обиды,
Два разных способа принять чужой совет.
Мы - как реки соседние частицы,
Идущих параллельно два пути
И как листа две разные страницы,
Название которым – я и ты.
* * *
Ветер с юга,
А мороз крепчает.
За окошком снег скрипит все громче…
Заварю я горстку иван-чая,
Пусть он напоёт о лете звонком.
Я глаза закрою, и с улыбкой
Вдруг увижу шёлковые дали,
Дымкою затянутые зыбкой.
Лапы елей – синею эмалью
Так блестят под солнечным разливом,
Что слепит слезами отраженье.
Издали плывет речитативом
Ручейка невидимого пенье.
А в лугах – кузнечики стрекочут,
А в лесу – созревшая черника.
Наберу я полное лукошко
И глаза открою…
И поди-ка! –
Только что из лета – снова в зиму.
Пахнет чаем, яблоком с брусникой,
Клюквенным вареньем с апельсином.
* * *
Рядом с молоденькой стройной рябинкой
Вижу я девочку в светлой косынке,
В платьице белом и с длинными косами,
С нежной улыбкой, с глазами серьезными…
Ты мне близка и знакома до боли.
Выросла утром в ромашковом поле.
Как ты, родная, меня отыскала?
Ты – моей первой тропинки начало,
Ты – заколдованный мой амулет.
Прямо скажу, без тебя – меня нет.
* * *
Мы шли с катка,
Коньки неся подмышкой,
Проспектом
Вдоль заснеженной реки.
И спутник мой –
Отчаянный мальчишка,
Читал мне вслух
Есенина стихи.
Был иней пышен
На кустах вдоль улиц,
На круглых фонарях,
На проводах.
А он негромко,
Сдержанно, волнуясь,
Читал мне
О ромашковых лугах,
О чем-то синем,
Нежном, несказанном,
О роще золотой,
Где кленов медь.
Про те поля,
В которых бродит тайна,
И про души сиреневую цветь…
Сниму я с полки
Старенькую книжку,
В тот снежный вечер
Памятью вернусь:
К тебе, мой друг –
Отчаянный мальчишка,
Открывший мне
Чудесную страну.
* * *
У финских стареньких саней блестят полозья.
А небо в свете неземном роняет звезды.
Все ярче звёздные стежки на шёлке тёмном.
Взошел огромный Орион над горизонтом.
Летим дорогой ледяной сквозь вечер зимний,
И наших шапок мягкий мех куржавит иней.
Куда хотим, туда помчим – всё в нашей власти.
И смотрит месяц молодой на наше счастье.
В зимнем лесу
Морозным утром, после снегопада
Покой и тишь в заснеженном лесу.
Там тень луны – потухшею лампадой.
Бесшумно ветры облака несут.
Как жаль, что этот зимний день недолог!
Так откровенна красота вокруг.
Луч солнца пробирается меж елок
И освещает просеки стрелу.
Пушистым снегом устлана дорога.
Деревья в белом призрачном плену.
Трещотка хлопотливая – сорока,
Ссыпая снег, садится на сосну.
Лежат сугробы в лиловатых тенях,
Простор поляны первозданно чист.
Березовая роща – как плетенье
Искусных вологодских кружевниц.
О, сказки детства! Отзовитесь, где вы?
Где отпечатки вашего следа?
Над лесом заколдованной царевной
Глядит уже вечерняя звезда.
Север – боль моя
Север –
мой степенный край,
Сны неторопливые.
Разгоняет стужу май
Бурными разливами.
С голым полем облака
Далью перепутаны.
А зимой метут снега,
Летом – пыль да лебеда,
Да болота мутные.
Север.
Мой –
навеки –
край,
Судьбы, снегом скрытые.
Злых овчарок хриплый лай
Да кресты забытые.
В темных трещинах гранит,
Камни веют холодом.
Не умеет голосить,
Но гудит, гудит, гудит
Поминальный колокол.
Пращур мой был старовер –
Голова опальная.
Выпал Северу удел –
Стать страной изгнания.
Звон кандальный Соловков,
В памяти впечатанный.
Как мне горько за дедов,
Как мне больно за отцов,
Сломленных отчаяньем.
Молчаливый лес хранит
Тишь юдоли каменной.
Кто её разговорит?
Кто растопит пламенем?
Пол-Россиюшки, поди,
Горем позасеяно.
Потому и мне всю жизнь
У камней могил седых
Причащаться Северу.
* * *
И опять метет пурга –
Белым землю кроет.
Ветер гонит облака
И по-волчьи воет.
Плачет, бьется, ставни рвет
И в окно стучится,
Будто просится в тепло
Раненая птица.
На Руси – вино на стол
Пополам с тоскою.
Кто-то в эту ночь ушел
К вечному покою.
Александру Вертинскому
«Я усталый старый клоун
Я машу мечом картонным…»
Ал. Вертинский
Грустный черный Пьеро,
Чужестранец безвестный,
Одинокий скиталец
По весям земным
Пел на русском усталые
Странные песни.
Им внимали Париж,
Братислава и Рим.
Балаганный маэстро,
Смешной и печальный.
Он с цыганами жил
В молдаванских степях.
На покинутой родине
Горечь отчаянья
Отголоском терялась
В холодных ночах.
Без вины искалечен
Судьбою капризной,
Он любил, ненавидел,
Страдал от тоски.
Эти вечные темы
Изломанной жизни
Бесприютный артист
В совершенстве постиг.
Все давно миновало.
Но утром воскресным
Я поставлю пластинку
И в доме моем
Запоет не спеша
Свои странные песни
Старый горестный клоун
С картонным мечом.
Путь земной
Падают звезды с потухших небес,
Гаснут в ночной черноте.
Каждый проносит свой собственный крест
В бренной земной суете.
Виден мгновенье небесный огонь:
Вспыхнул – и вот его нет.
Топчет копытом пришпоренный конь
Тропку короткую лет.
И не постигнуть законов судьбы,
Жребия не избежать.
Сходу не бросить коня на дыбы,
В руки звезду не поймать.
* * *
Господи, как ветры-то шумят!
Исступлённо, непрерывно дуют.
Из каких краёв они летят,
Заунывно плача и бушуя?
Неуютно, мрачно и темно.
Завывают ветры всё сильнее.
Под напором их звенит окно,
От тревоги сердце леденеет.
Что несут с собой? Какую весть?
Ведь не просто так они бунтуют?
Почему – сюда, что ищут здесь?
Почему ко мне летят, тоскуя?
Ветер, ветер – почтальон беды,
Что кричишь отчаянно в полёте?
Чье же сердце, не стерпев вражды,
Сдало на последнем повороте?..
* * *
Далеких солнц ночные бра
Глядят из глуби тайны Млечной.
Снежинок нежная игра
Непостижима, но конечна.
Недолгих лет земная мгла –
Другая грань водораздела.
Я свой вопрос не задала,
Но и ответ не разглядела.
Не зря, наверно, синий снег
Планету холодом заносит.
И на земле ответов нет
На запредельные вопросы
Ни в беспощадности огня,
Ни в неприкаянности дыма,
Ни в ясной искренности дня,
Ни в грозной ночи воробьиной.
Зачем бесцельность суеты?
Моя душа иного просит...
Но вечны млечные мосты
И безответные вопросы.
* * *
Научите меня, как принять свою долю,
Как порвать унижения черную нить.
Научите, как жить с невозможною болью,
Как сберечь свою душу, а не схоронить.
Не хочу утонуть я в терзаниях тайных,
В суматохе уже бесполезных речей,
В нереальности горьких последних свиданий
И в немой пустоте бесконечных ночей.
Научите меня, как не возненавидеть,
Не сломаться в истерзанном мире моем.
Как из пропасти – чистое небо увидеть.
Перевал перейти мне одной, не вдвоем.
Пусть покатятся дни безразличием чисел
И пробьют в безысходности первую брешь.
Пусть умрет горечь строк ненаписанных писем,
И рассыплется ком несгоревших надежд.
Он придет – светлый час благодатного лета!
И его я дождусь, пусть на самом краю.
И омоет меня он Божественным светом,
И согреет озябшую душу мою.
* * *
Замела метелица, завьюжила,
Ослепила окна белой мглой,
Поразвесила на ветках кружево
И утихла в темени ночной.
А когда заря в морозном воздухе
Рыжеватым вспыхнула костром,
Засверкали все снежинки-звездочки
В новом мире – бело-золотом.
Ни следа: ни санного, ни пешего.
Всё вокруг сияюще светло.
На деревьях снег, как цвет черешневый.
Белый луг и белое село.
Только разметалось небо синее –
На снега легла голубизна.
И ни вздоха ветра над равниною.
Тишина. До звона – тишина.
* * *
Было море барашково-белым,
Растекался туман по горам,
А в садах абрикосы поспели –
Наступила их чуда пора.
На утёсах лохматились кедры,
Поворачивал день на грозу,
Абрикосы же плавились в медном,
Источающем солнце, тазу.
Сладковато-необыкновенен
Их плодов золотых аромат.
В день, когда мы варили варенье,
В нем купались и домик, и сад.
Пили чай на открытой веранде,
И неспешен был наш разговор.
Абрикосовый дух за оградой
Растворялся в дыхании гор…
…А морозной зимой, на Крещенье,
Положу я на блюдечко свет
Абрикосового варенья,
Как душистого сада привет.
* * *
Мне снова утром показалось,
Что заросло, зарубцевалось,
Ушло, забвеньем затянулось
И с вечностью соприкоснулось.
И можно радоваться веснам
И флиртовать легко и просто,
И слушать ласковые речи,
И быть готовой к новой встрече.
Но не пускает что-то, гложет,
Теснит, и бьется, и тревожит.
И теплым вечером туманным
Былая кровоточит рана.
Себе признаюсь я несмело,
Что давнее не изболело,
Не безразлично и не тускло,
Под серым пеплом не затухло.
Но годы вспять не повернуть,
И к прошлому потерян путь.
* * *
Ты ждешь меня. Я знаю. Я приду.
Надеюсь, скоро.
Поспею прямо к летнему дождю,
Что льет на город.
Не думай, сколько времени прошло.
Исчезли льдинки.
С твоих знакомых пепельных волос
Смахну дождинки
И постою, молчание храня…
Слова излишни.
А ты взгляни, как прежде, на меня,
И я услышу –
Услышу я твой голос, твою боль,
Твое прощенье,
Твою услышу трудную любовь –
Не подношенье.
И будет в возвратившейся весне
Все, как ты хочешь…
Увы, но это только снится мне
Морозной ночью.
* * *
О, сколько зим прошло перед глазами!
Но каждый год я с нетерпеньем жду
Снежинок, сброшенных на землю облаками
И светлых туч ползущую гряду.
В лесу бело. Под снегом скрыты кочки.
Лишь путаются заячьи следы,
И лисьих троп изящные цепочки
Пересекают птичьих лап кресты.
А на болоте – снегу по колени.
Укрыл собою он лесную гарь.
Залиловели под сосною тени
И ухнул в снег испуганный глухарь.
Еще не время вьюгам и метелям
И синий воздух радостно-колюч.
Под сильными корнями мощной ели
Замерзшим сталагмитом – летний ключ.
Легко-рассыпчатый, слепяще-белый
Я варежкой с пенька снежок смахну,
Но этим гордой Снежной Королевы
Я в тишине морозной не спугну.
* * *
Если выбора суть не проста,
И к ошибкам приводят метанья,
Когда падает с неба звезда –
Загадайте желанье.
Со звездой, что во мрак соскользнёт
И сгорит, о себе не жалея,
Вдруг и я загадаю своё…
Если только успею.
* * *
Кучи облаков, как иней светлый.
Заморозки утром.
Листья рвут
Хриплые простуженные ветры.
Леденеет солнца тусклый круг.
Затаилась жизнь.
И снег по окнам
Сечь пытается в который раз.
Стелет улиц темные полотна
Слишком ранний сумеречный час.
Нас живой огонь уже не греет.
Вместо печки – скупость батарей.
И текут-бегут поземки змейки
По пустынной улице моей.
Ну и что?
Ведь холода не вечны.
Снег стечет весною в ручейки.
Только бы не буйствовали ветры
Горькой и бессмысленной тоски.
Только бы теплом душа струилась,
Не ушли, не предали мечты.
Только б не потребовалась милость!
Только бы всегда был рядом ты!
* * *
Муссоны и пассаты
Гуляют далеко.
А я живу в пенатах,
Где дует сиверко.
Где сосны-исполины
Взметнулись за ручьем,
Где, темный и старинный,
Скрипит родимый дом.
Где горизонт привычен
Над зубчатой тайгой,
И радостно-обычен
Скрип снега под ногой.
Над Северной Россией,
Как маков цвет, заря.
До донышка родные,
Любимые края.
Красные кони
Утром весенним с просторами ясными
Трепетно-сонной земли
Белые кони становятся красными
В россыпях алой зари.
Кони! Эй, кони!
Куда повернули вы?
Время не движется вспять!
Но седоки по рассвету разгульному
В звонкую юность летят.
Кони порывисты.
Резвые, ладные,
Скрылись из глаз вдалеке.
Этих коней их умелые всадники
В красной купают реке.
Смыта усталость и кони, играючи,
Дальше несут седоков…
Только всё ближе и ближе окраина
Летних, привольных лугов.
Травы степные – осенние, спелые,
Стелют им путь золотой.
Кони, бледнея, становятся белыми,
А седоки – с сединой.
В вихрях прохладного воздуха синего,
В синем вечернем снегу,
В полную силу домчать бы до финиша
И замереть – на скаку!
СМОТРЮ Я ГЛАЗАМИ РЕБЕНКА
1
Жарким летом к нам пришла война.
Растеклась холодной серой стужей.
Словно бесконечная зима,
Улеглась и в доме и снаружи.
И, казалось, солнца яркий свет
Вновь не засияет в этом мире.
По утрам нерадостный рассвет
Ждал нас в затаившейся квартире.
Выстыл дом и выстыла душа.
В стылом мире не услышать смеха.
В комнатах, затравленно дыша,
Неприкаянно бродило эхо.
Черный репродуктор на стене,
И фанера в окнах вместо стекол.
А по карте метки о войне
Красным горем двигались к востоку.
Хлебной пайки маленький кусок
Мама отрезала понемножку.
Свой прозрачный скудный ломоток
Я делила с куклой – понарошку.
Вижу и сейчас я иногда
Дом тот настороженный и горький.
Может, потому я никогда
Хлебушка не выброшу ни корки.
2
Уложены вещи и кружки.
Тайком, чтоб не плакала мать,
Сестра со своею подружкой
Направилась в военкомат.
Мы с братом шли сзади, сторонкой,
Завистливо глядя им вслед.
И спорили, хоть и негромко,
Гадая – возьмут или нет.
И ждали, дверь взглядом буравя.
Но участь была им горька! –
Майор их обратно отправил.
Сказав: «Подрастите пока»…
Я, став на мгновенье девчонкой,
Платочек взволнованно мну
И вижу глазами ребенка
Ту, полную горя, войну.
3
Пол-детства унесла война.
Дни бесконечные – пол-детства.
Немая стынь бомбоубежищ
Значенья грозного полна.
Так страшен был сирены вой!
С вещами, собранными в узел,
Мы с мамой в подземелья стужу
Спускались осенью сырой.
Сочилась каплями вода
По старым побуревшим доскам.
Свеча истаивала воском
И подступала темнота.
А наверху – воздушный бой
И пламя сотен зажигалок.
Фугасов тяжкие удары,
Как судороги под землей.
За руку мамину держась
Ручонкой детскою худою,
Я все ждала сигнал отбоя,
Но долог был налета час.
И вот отбой. В ночной туман
Мы на поверхность поднимались.
Настороженная, чужая
Встречала нас глухая тьма.
И дом горел через квартал,
Тянуло тошнотворной гарью.
Себя зарницами пожаров
Подранок-город освещал.
Воспоминая смутны.
Но от поруганного детства
Дух плесени бомбоубежищ
Остался запахом войны.
4
Во двор к нам пришел инвалид-почтальон.
Безрадостно осень дождила.
Отдать попросил фронтовое письмо
Соседке из третьей квартиры.
Квартиры, в которую месяц назад
На сына пришла похоронка.
Он в тяжком сражении за Ленинград
Смертельно был ранен осколком.
И мы ликовали, что он не погиб,
Что та похоронная лжива.
Вернулась соседка с работы и мы
Вручили письмо торопливо.
Дрожащей рукой треугольник взяла,
На дату письма поглядела…
Надежда воспрянула и умерла.
Лицо на глазах посерело.
И мы, ребятишки, сумели понять,
Что день для нее этот – черен,
Что в эти минуты солдатская мать
Сынка хоронила повторно.
5
На закате с окна
снимем толстые черные шторы
И откроем задвижки.
Со стекол бумагу сдерем,
Их промоем водой
и с волненьем посмотрим на город.
Мы на город
в огнях
будем долго смотреть всемером.
Будут окна сиять
в этот вечер оранжевым светом,
И гореть фонари –
от заката до утренних звезд,
И трамвай побежит
освещенным и длинным проспектом,
И машины в огнях
вереницей пойдут через мост.
И не будет бомбежек.
не будет пожаров и дыма.
Будут ярко светиться
в парадном крыльце витражи,
Будет лампа гореть
ночью тихою у магазина…
Это будет,
когда
затемненья отменят режим.
ЭЖВЕ
По проспекту в метельную даль
Фонари убегают цепочкой.
Заметает буранный февраль
Плотный снег тротуарных обочин.
Мой автобус, впуская пургу,
Раскрывает приветливо двери.
Я в тринадцатый номер сажусь –
Я в плохие приметы не верю.
Окна города в теплых огнях.
Им привычна поющая вьюга.
Снова вечер приходит в дома –
В них грустят, улыбаются, любят.
Белый город в таежных снегах –
Он с годами мне только роднее.
На моих он рождался глазах,
Подрастал, становился взрослее.
Замечаю теперь за собой:
Если еду из дальнего края,
Повторяю с улыбкой: «Домой!
Я домой, наконец, возвращаюсь!»
Ненастье
Уж на исходе ночи бег,
И медленно светает.
Летит густой и мокрый снег,
В холодных лужах тает.
Ненастье бьется за окном
И за порогом дома,
Кричит горластым вороньем
Бессильно и знакомо.
А в комнате моей тепло,
Спокойно и уютно.
Мерцает в сумраке стекло
Все в каплях снежно-мутных.
Оно сумеет оградить,
Пусть валит снег неделю.
Ах, если бы могло укрыть
От жизненной метели.
* * *
Гибнут мальчики,
Гибнут воины,
Дни тревогою
Переполнены.
Гибнут юные,
Не пожившие,
Неповинные,
Не любившие.
Дымный ветер
По склонам стелется.
Враг бесшумный –
За каждым деревцем.
Эхо горное –
Громче выстрела.
Воля злая,
Небескорыстная.
Гибнут мальчики,
Плачут матери,
Поле снежное –
Черной скатертью.
* * *
Метет над Русью.
Ох, метет!
Снега…
Снега…
Снега…
Десятилетья напролет,
А может, и века.
Вандалы,
деспоты,
цари –
Тиранов череда.
Горели избы,
алтари,
Шла за бедой беда.
И снова –
головы летят.
Безмолвствует народ.
И страшно посмотреть назад,
Еще страшней –
вперед.
Но ветер ли вдали гудит?
Ужель опять –
набат!?
И без того на всей Руси
Кресты,
кресты стоят.
* * *
Износилось сердце раньше времени
В толчее невидимых страстей.
Не тверда нога в упругом стремени,
Не пришпорить загнанных коней.
Тонкий серп в летящих тучах плещется
И теряет цвета желтизну,
Из лихого молодого месяца
Превращаясь в бледную луну.
Стерли годы радости беспечные,
Запахи медовые полян…
Почему ты, молодость, не вечная?
Неужели старость – не обман?
* * *
Как ты непомерно тяжела,
Одинокой старости котомка!
Густо на лице переплелась
Путаная сеть морщинок тонких.
Тихо говоря сама с собой –
Непонятно, медленно и глухо,
Шаркая, бредет, стуча клюкой,
Никому не нужная старуха.
Может, всех родных пережила,
Может, не нашла иного брода,
Может, беззаботною была
В ветрено растраченные годы?
Горбится усталая спина
В старческом униженном поклоне,
Прошлого кружатся имена
В омуте привычного бессонья.
Вспомнит, опечалится, вздохнет:
«День еще прошел, и слава Богу,» -
Без стенаний до конца пройдет
Злого одиночества дорогу.
РУБКА ЛЕСА
Смотрит Солнце ликом Саваофа,
Разметавши туч седые пряди.
Сосны на безжалостной Голгофе
Выстроились, словно на параде.
Визг пилы в руках неумолимых,
Топоры, сверкая, ветви рубят.
Солнце, не гляди ты, как любимых,
Как детей, тобой взращенных, губят.
Пали лапы сосен в снег морозный.
С елей наземь иглы облетели.
Чьи грехи на вас? – скажите, сосны.
Чьи грехи на вас? – скажите, ели.
Жадного огня земная пища –
Сгубленного леса плоть … Продолжение »